«Это солидарность общества перед злом» Интервью адвоката Жанны Уразбаховой. Она добивается наказания для Куандыка Бишимбаева — бывшего казахстанского министра, который убил свою жену
В Казахстане судят бывшего министра Куандыка Бишимбаева, обвиняемого в убийстве своей жены Салтанат Нукеновой. Публичное судебное разбирательство началось в конце марта: по свидетельствам обвинения, он несколько часов избивал и душил жену в ВИП-кабинке ресторана Bau в Астане. Суд привлек особое внимание не только в Казахстане, но и в других странах СНГ — процесс транслируют на ютьюбе, а в соцсетях запустили флешмоб #ЗаСалтанат, в рамках которого девушки постят свои фотографии с бокалами вина и подписью «Если я пью вино, это не значит, что меня можно убивать». Семью Салтанат Нукеновой в суде представляет известный в Казахстане адвокат Жанна Уразбахова, которая защищает женщин, пострадавших от домашнего насилия. Кооператив независимых журналистов «Берег» поговорил с ней о ходе процесса — и о том, как он может помочь решить проблему домашнего насилия в стране. С разрешения издания «Медуза» публикует это интервью целиком.
«Даже женщина-адвокат — даже находясь прямо в здании суда! — не защищена от насилия»
— Как вы стали адвокатом?
— В детстве я мечтала работать в милиции. Вдохновленная сериалами тех лет [1990-х и 2000-х], я считала, что вырасту и буду расследовать сложные уголовные дела, наказывать преступников, раскрывать банды, восстанавливать справедливость — в общем, сплошная романтика. Но во время стажировки, на которую меня отправили как студентку юрфака, я поняла, что реальность полиции — другая. И что там себя я точно не найду. В полиции как в политике — всегда грязно.
Получив диплом, я пришла на стажировку в коллегию адвокатов, потом сдала на адвокатскую лицензию, занималась экономическими и коррупционными преступлениями, крупными корпоративными спорами, гражданскими делами. А в июле 2017-го решила помочь женщине, которую на протяжении десяти лет бил муж. Он был агрессор и абьюзер — ей приходилось от него скрываться, даже когда они уже развелись.
Моя помощь понадобилась, потому что они с бывшим мужем тогда судились, с кем будут жить дети. И в первый же день процесса ее муж напал на меня — прямо на пороге здания суда. Сначала он просто кричал, матерился: «Вы феминистки! Валите в Европу!» Мы попросили пристава вызвать полицию, обратились к людям, сидевшим в будке охраны. Никто не отозвался. И в какой-то момент он подбежал, начал оттаскивать куда-то мою клиентку — а когда я пригрозила, что сейчас вызову полицию сама, с размаху ударил меня. Я всю дорогу снимала его действия на телефон — и этот момент тоже попал на видео.
Тогда, в июле 2017-го, в Казахстане как раз декриминализировали бытовое насилие, и причинение легкого вреда здоровью перешло из уголовного кодекса в административный. И этого мужчину в итоге привлекли только к административной ответственности — просто на три дня посадили в спецприемник. Тогда-то я и поняла, что даже женщина-адвокат — даже находясь прямо в здании суда! — не защищена от насилия. Я с этим столкнулась. А сколько еще женщин столкнется?
С июля 2017 года я начала консультировать женщин, которые были на грани развода или столкнулись с бытовым или сексуализированным насилием. Сейчас мы добились уже пяти приговоров по изнасилованиям, и я хочу, чтобы каждый, кто задумал такое преступление, понимал неотвратимость наказания. Что теперь не получится проскочить, даже если раньше получалось.
А избежать наказания у насильников действительно получается часто: женщины боятся обращаться в полицию, потому что сотрудники зачастую предпочитают обвинять в произошедшем саму жертву. «А что ты ночью делала? А что ты в клуб пошла? А ты что, в юбке была? А ты что, пила?»
— Дела о насилии против женщин не являются приоритетными для правоохранительных органов во всех странах СНГ. Как их расследуют в Казахстане?
— Они не умеют собирать доказательства, вот что самое страшное! В первые 72 часа после преступления — золотое время для сбора улик — совершаются катастрофические ошибки. У меня было дело по изнасилованию, когда элементарно постельное белье не приобщили. По другому делу трусы потеряли. То есть в расследовании уже не будет ДНК. Из-за таких упущений иногда получается, что дело даже нельзя направить в суд.
Другое частое явление — когда полиция просит жертву забрать заявление. Обратиться в органы и так решаются всего 10% всех переживших изнасилование казашек — и уже из них только 2% случаев доходят до суда.
Я представляла интересы алматинки Улжан: в день, когда она дала показания об изнасиловании, двое сотрудников полиции пришли к ней домой и потребовали, чтобы она отозвала свое заявление. Аргумент был такой: «Все равно ничего не докажешь». Другую мою клиентку пытались отговорить писать заявление прямо в отделении: «Это же позор, это клеймо — зачем тебе оно надо?» Еще одну жертву силовики попытались примирить с насильником: посоветовали ему «просто заплатить ей» — и оставили их в кабинете «договариваться». Сплошная дикость.
Во всех цивилизованных странах интересы женщин представляет прокуратура — но в Казахстане жертве насилия нужен еще и адвокат.
«Весь год их совместной жизни он внушал Салтанат, что с ней что-то не так»
— Как вы вошли в дело об убийстве Салтанат Нукеновой?
— Прямо в день похорон Салтанат, 11 ноября 2023-го, некоторые телеграм-каналы и журналисты начали информационную атаку на семью: они писали, что Салтанат якобы сильно пила, а в день гибели вела себя неадекватно, сама падала, сама билась головой — и вообще умерла во сне. Первый такой пост, по словам [брата погибшей] Айтбека [Амангельды], появился, прямо когда они были на кладбище.
Это их шокировало. Родители Салтанат знали, что она психически здоровый человек; они видели тело, на котором не осталось живого места. Какая еще «смерть во сне»? Они думали, что всем очевидно, что их дочь и сестренку убили. Но когда поняли, что против них начали информационную войну, решили нанять адвоката.
С папой Салтанат и ее братом Айтбеком мы познакомились в середине ноября 2023-го — встретились, чтобы обсудить стратегию защиты. Это были опустошенные люди, у которых забрали самое главное в жизни. Папу мне даже сложно описать: он был весь черный. Просто смотрел в одну точку и не мог осознать, что это действительно происходит с его семьей. А Айтбек был в какой-то прострации. Ему тоже много времени потребовалось, чтобы принять это горе.
Но даже в таком состоянии семья нашла силы и начала опровергать все эти слухи и домыслы, выступила с официальным обращением. А я — чтобы на этот раз все улики и следы были собраны и зафиксированы — сразу подала около 20 ходатайств о проведении экспертиз. Сейчас в суде 16 томов материалов уголовного дела, и я думаю, что обвинению удалось доказать вину Куандыка Бишимбаева в убийстве.
— К моменту убийства Нукенова с Бишимбаевым не пробыли в браке и года. Что известно об их отношениях?
— Он патологически ее ревновал: требовал, чтобы она постоянно скидывала свою геолокацию — где она находится, с кем она находится. Сопровождал ее на встречах, просматривал ее телефон: она просила подруг даже шуточные сообщения ей не слать, потому что с Бишимбаевым что угодно могло стать поводом для конфликта.
Еще она подозревала, что на ее смартфон была установлена шпионская программа. К тому же он знал ее пароль. Чтобы вы понимали: следствию пароль от телефона Нукеновой сообщил именно Бишимбаев.
После замужества Салтанат закрыла свою страницу в соцсетях и открыла новую, куда выкладывала в основном фото с мужем. Доступ к этому профилю был у очень немногих. С семьей Нукенова общение ограничила, а подругам говорила, что боится Бишимбаева — и что он ее «просто так не отпустит».
Весь год их совместной жизни он внушал Салтанат, что с ней что-то не так: требовал, чтобы она ходила к психологам; заставлял ее принимать противотревожные препараты, которые покупал для себя. Не давал ей спать: мог ночью увидеть в телеграме какое-то порнографическое видео с девушкой, якобы похожей на Салтанат, — и тут же разбудить ее и устроить ей допрос.
К материалам дела приобщили [сделанные еще до убийства] снимки, где у нее на шее видны следы от веревки. Есть фотографии с [их отпуска на] Мальдивах, где у нее по всему телу кровоподтеки. Она рассказывала своим сестрам о побоях; отправляла брату фото с побоями. Когда в сентябре [2023-го] на семейном мероприятии Салтанат сняла пиджак, оказалось, что у нее синяки по всему телу.
Причем он постоянно убеждал Салтанат, что именно она виновата в том, что происходит. И даже сейчас он транслирует нам в суде, что в ночь ее гибели Салтанат просто «шесть часов его доводила» и поэтому он «не сдержался».
— Почему Салтанат не обращалась в полицию?
— Это страх. Он влиятельный человек, бывший министр, со связями, с деньгами. И он ее шантажировал: когда просматривали его телефон, нашли интимное видео с Салтанат, которое он угрожал выложить в интернет. Еще он говорил, что будет давить на нее и ее семью.
Я знаю десятки женщин, которых шантажировали или шантажируют в данный момент их бывшие партнеры, в том числе интимными видео и фото. И женщины боятся обращаться в полицию, потому что даже там не видят источник защиты.
«Возможно, он убил ее за то, что она сказала, что так это не оставит»
— Что случилось в ночь на 9 ноября 2023 года?
— Психиатру Бишимбаев во время следствия рассказал, что конфликт начался из-за того, что Салтанат забыла заказать мужу дезодорант. Вы понимаете, да? Дезодорант. Они начали ругаться на [проходившем в тот день в Астане] концерте Димы Билана, потом продолжили перепалку в гастроцентре Bau. Уже оттуда Салтанат позвонила брату и сказала: «Я хочу уйти от него — сейчас приеду к тебе». Бишимбаев стал удерживать ее в ресторане, а в два ночи начались побои.
И я даже не могу назвать это животной жестокостью, потому что животные намного милосерднее. В судебно-медицинской экспертизе только описание наружных повреждений занимает два с половиной листа компьютерного текста: сломанный нос, поврежденные уши. А то, что у нее в голове нашли во время вскрытия… Объем субдуральной гематомы оказался 230 миллилитров — то есть у нее был большой стакан крови в голове. Когда мозг извлекли, даже под ним была кровь.
Тело Салтанат было настолько обезображено, что родственники не сразу ее опознали. Матери тело не показывали: семья хотела, чтобы мама ее запомнила такой, какой она была при жизни, а не такой, какой ее выдали из морга.
Но Бишимбаев даже в ходе психиатрической экспертизы говорил врачу: «Я же знаю, какие жизненно важные органы нельзя трогать! Я просто вышел из себя, потому что она забыла дезодорант заказать». В его пересказе это звучит как какая-то мелкая ссора, а по факту-то мы видим тело. И то, в каком состоянии оно было доставлено в морг.
— В суде Бишимбаев утверждал, что не собирался убивать Нукенову и что самые тяжелые увечья она нанесла себе сама — потеряв равновесие и несколько раз ударившись головой об унитаз.
— В суде допросили судебно-медицинского эксперта, который полностью разрушил эту линию защиты. Бишимбаев же заявил, что она от одного его удара якобы совершила два падения: сперва ударилась об унитаз, потом об пол, потом встала — и снова ударилась. Но экспертиза показала, что человек так рикошетить от унитаза и от стен не может — а вот что Салтанат держали за волосы и били об унитаз, эксперт как раз не исключает.
— Еще адвокаты Бишимбаева пытаются убедить присяжных в том, что жертва «довела» своего убийцу до побоев.
— Линия защиты, что «Салтанат была неадекватной, пьющей, страдала нарушениями психики», прослеживалась с самого начала. Брату погибшей адвокаты Бишимбаева задавали такие вопросы: «А как часто ваша сестра пила, материла вас? Есть ли какие-то заболевания наследственные в вашей семье?»
Бишимбаев даже специально предоставил суду пароль к своему телефону — чтобы присяжные увидели якобы сохраненные на устройстве переписки с Нукеновой, подтверждающие ее неадекватность: что это она его абьюзила, что это она выпивала и ревновала.
Но когда смартфон вскрыли, мы получили главное доказательство вины именно Бишимбаева. Оказалось, что в ночь убийства он два часа снимал на свой же телефон пытки, истязания и издевательства над Салтанат Нукеновой. 27 коротких видео, сделанных в промежуток с 6:40 до 8:24 утра. И суд, и присяжные, и прокуроры были шокированы жестокостью этих кадров. Все, кто смотрел трансляцию суда, видел наши эмоции — это был неподдельный шок. Людям из зала потребовалась скорая помощь. Брат Салтанат не смог сдержать слез. Я рекомендовала ему это не смотреть, но он хотел знать, что произошло с его сестрой.
Бишимбаев просто ее пытал — как в концентрационных лагерях не пытают. Он не отпускал ее в туалет, раздевал, разрывал на ней всю одежду, заставлял ползать на коленях и что-то искать на полу, дергал ее за волосы, пинал — и все это время с извращенным удовольствием допрашивал.
А Салтанат в этих видео говорит ему, что «ты сядешь на десять лет». Держит вот так перед собой свою окровавленную рубашку — и говорит: «Это будет уликой». Думаю, что за это он, возможно, ее и убил — за то, что она сказала, что так это не оставит. И пойдет с этим в суд.
Это поворотный момент в деле. Потому что до этого Бишимбаев напирал на то, что он «просто ее побил, потом она легла спать — и во сне умерла». Сторона защиты настаивала, что это было преступление по неосторожности. Но умысел стал очевиден прямо в суде — во время вскрытия телефона.
Ирония в том, что телефон у него изъяли сразу после ареста, но привлеченные специалисты не смогли его вскрыть — и он просто хранился в материалах уголовного дела. И Бишимбаев мог отказаться назвать пароль — это его конституционное право, никто не должен свидетельствовать против самого себя. Но он слишком хотел продемонстрировать суду, какой Салтанат была «неадекватной».
Он просто не помнил, что он снимал в ту ночь. Он был в состоянии дичайшего алкогольного опьянения. Алкоголь буквально стер ему память настолько, что он забыл, что снял сам на себя компромат. Видео с пытками Салтанат для него самого стали сюрпризом — вы видели [в трансляции с процесса], как, когда суд начал с ними знакомиться, у него началась паника? Как он метался по клетке? «Это мне подкинули, это мой голос наложили, это не я!»
Наутро после убийства он ведь позаботился о том, чтобы уничтожить улики: стер отпечатки, уничтожил одежду Салтанат, ее телефон отправил домой, чтобы по геолокации его не нашли. Уничтожил видео с камер наблюдения ресторана: в Bau же все оформлено на его родственников, Куандык там царь и бог. Бишимбаев просто написал [своему двоюродному брату и директору Bau Бахытжану] Байжанову «удали камеры гастроцентра».
Но самое главное он упустил! Самое главное доказательство было в его телефоне, о котором он элементарно забыл. Просто забыл, что сам снимал эти видео.
— Неужели никто из сотрудников ресторана не видел, что происходит?
— Это же было его заведение! Обратиться ей не к кому было. И он знал, что ей никто не поможет. А уже глубокой ночью, когда Салтанат убивали, ее крики слышали только находившиеся в здании маляры. Они тоже предпочли не вмешиваться — хотя все-таки написали администратору Bau сообщение: «Надеюсь, жена [Бишимбаева] жива». Но администратор вызывать полицию не стала.
В какой-то момент Салтанат начала издавать предсмертные хрипы — сторона защиты, правда, с невероятным цинизмом описывает это по-другому: якобы Бишимбаев ее с любовью уложил спать, укрыл — и она сонно захрапела. Судебно-медицинский эксперт в суде объяснил, что перепутать агоническое состояние, когда мозгу умирающего не хватает кислорода, с простым храпом невозможно: любому было бы понятно, почему она так страшно хрипит.
По заключению гистологов, Салтанат умерла где-то в районе обеда. Бишимбаев запросил [у сотрудников ресторана] два одеяла, завернул в них ее тело, не вызывал скорую помощь. Я думаю, что он хотел его вывезти — но в тот день [9 ноября 2023-го] Путин был с официальным визитом в Астане, и делегация как раз находилась в здании неподалеку от Bau. Все вокруг оцепила служба охраны президента, и он просто побоялся вывезти тело.
«Почему если бабушка терпела, то и я должна терпеть?»
— Бишимбаев сам ходатайствовал о том, чтобы его дело рассматривал суд присяжных. Зачем?
— Это был процессуальный ход: по второй части статьи 99 [Уголовного кодекса Республики Казахстан] об убийстве предусмотрен срок от 15 лет до пожизненного. И если дело рассматривает суд присяжных, то пожизненное не могут назначить, пока за него единогласно не проголосуют все десять присяжных. И еще при их отборе защита Бишимбаева настаивала на том, чтобы исключать всех, у кого есть дочери. Они рассчитывали, что всех десяти голосов не наберется.
Еще сторона Бишимбаева думала, что им удастся склонить на свою сторону консервативную часть общества. Свои показания Куандык начал с очернения Салтанат: описывал ее как пьющую, неадекватную, агрессивную и ревнивую женщину, которая все время его провоцировала. Отдельно упомянул, как она «выкинула серьги», которые ей подарила его мама. Заявил, что «шесть часов терпел от нее унижения и оскорбления, после чего не выдержал». Все это было попыткой дискредитировать Салтанат в глазах присяжных, чтобы вызвать их сочувствие и снисхождение [к себе]. «Я ее побил — но тому были причины».
Но в результате публичного процесса все это обернулось против него. И фамилия Бишимбаева стала нарицательной.
— Это действительно так. Но были ли у вас накануне процесса опасения, что кто-то может поддержать Бишимбаева?
— Нет. Это настолько очевидное преступление… Молодая девушка в расцвете сил — она же с ним и год не прожила. Не дожила до первой годовщины их свадьбы. И ее с такой жестокостью и цинизмом убивают в самом сердце Астаны. У меня не было никаких сомнений, что общество будет с нами солидарно.
— Меня поразило, с какой простотой Бишимбаев описывает нанесенные им побои: «Просто пнул ее со злости раза три-четыре». Как будто для него это норма. Казахстанские правозащитники связывают это с тем, что Куандык родом из «более консервативной» части страны, где «по статистике, больше насилия по отношению к женщинам».
— Я не люблю проводить такие разграничения, но между югом и западом страны действительно есть различия. Женщин у нас даже предостерегают, что «лучше не выходить замуж в Шымкент» или куда-то на запад Казахстана. Потому что там традиционный уклад сильнее: существует специальное понятие «келин» — это женщина, которая должна терпеть, подчиняться семье мужа, преклоняться перед ним. Там такие устои, что женщина практически не человек, а некая прислуга, которая должна терпеть все.
Понятно, что мы живем в Центральной Азии, и те устои и традиции, которые нам с детства навязывают… Любая девочка сталкивалась с этими формулами: «мужчина главный», «мужик сказал — значит, он прав», «просто так ничего не происходит», «бьет — значит заслужила». Когда ты растешь, это накладывает отпечаток. Но с возрастом мы перестаем соглашаться: «Почему если бабушка терпела, то и я должна терпеть? Я так не хочу». С тех пор как я пришла в юриспруденцию, я поняла, что навязываемое традицией как «нормальное» — ненормально. А иногда и вовсе преступление. Теперь у меня нулевая терпимость к любому виду насилия.
Как объясняли исследователи Галым Жусипбек и Жанар Нагаева в своей статье «Права келин в Центральной Азии», после распада СССР в казахстанском обществе усиливаются консервативные настроения. В восстановлении традиций, которые включают в себя «уят», многие видят возрождение истинной «казахскости», которая противопоставляется «советскости». Эти идеи поддерживают как мужчины, так и женщины.
Как сказала изданию Forbes учредительница казахстанской правозащитной организации SVET (StopViolence End Tyranny) Молдир Албан, в Казахстане «до сих пор обращают внимание на то, „чиста“ или „не чиста“ невеста»: «Даже если самому мужчине это не важно, это имеет значение для семьи, и они могут оскорблять невестку, говорить, что у нее „не та репутация“ и что она вышла замуж не девственницей. В некоторых областях до сих пор могут вытащить простыню после первой брачной ночи, в некоторых отдаленных областях, и могут проверить, действительно ли там была кровь».
По оценке казахстанской правозащитницы, доктора права Халиды Ажигуловой, в момент заключения брака статус женщины в некоторых регионах страны «становится самым низким»: «В период начала своей семейной жизни девушки сталкиваются с большим психологическим насилием со стороны родителей мужа. Очень часто психологическое насилие переходит в физическое. Бывают случаи, когда сами матери мужей принуждают своих сыновей избивать жен, чтобы они были более покладистыми. В свое время эти свекрови сами подвергались такому насилию со стороны своих же свекровей. Это такой круговорот насилия в природе».
Сторона защиты Бишимбаева попыталась эксплуатировать такие настроения, считает Молдир Албан: «Бишимбаев устраивает шоу не для нас, а для присяжных. Он давит на стереотипы, на маркеры, определяющие „хороших“ и „нехороших“ женщин».
И когда я слышу, как Бишимбаев пытается оправдать свое насилие… «Ну, я бил ее — но я не бил по жизненно важным органам!» Меня шокирует, что для его картины мира это нормально. Еще когда я знакомилась с заключением судебных психолого-психиатрических экспертиз, я понимала, чего от него ожидать: психиатры отмечали, например, эгоцентризм. Он на каждый вопрос находит какой-то ответ, который в голове нормального человека просто не укладывается. Если у него спросить «это черное?», он ответит «нет, белое».
Он ведь так и не признал вину в умышленном убийстве: все еще говорит, что просто ее побил, а смерти не желал. Он всех нас попытался загазлайтить: люди в соцсетях так и пишут, что им после этого судебного процесса потребуется коллективная психотерапия. Потому что то, с чем мы столкнулись, разрушает психику любого здорового человека.
— Может ли это дело быть спущено на тормозах? Бишимбаева уже приговаривали к десяти годам заключения за взятки, но тогда он отсидел лишь полтора года, выйдя на волю в связи с условно-досрочным освобождением.
— Риски всегда есть — мы же не можем залезть в головы присяжных. Каким будет приговор, мы узнаем только после того, как они огласят его.
Но семья Салтанат требует пожизненного наказания. Ее маму госпитализировали с гипертоническим кризом: она долго не могла осознать потерю своего ребенка. Ее теперь никогда не оставляют одну: врачи опасаются за ее здоровье.
Папа Салтанат с ноября почти полностью поседел. И как будто постарел на 20 лет. Салта была папина дочка. Его здоровье тоже пошатнулось: проблемы с сердцем. Сейчас они держатся только на этой борьбе — борьбе за справедливость.
«Это солидарность общества перед злом»
— Почему домашнее насилие остается настолько серьезной проблемой в Казахстане? Каждый год от рук семейных агрессоров погибают не менее 80 женщин. Ежедневно в полицию поступают 300 заявлений от жертв.
— В первую очередь это культ мальчиков. У нас особое отношение к мужчинам: почет, уважение; им с детства внушают, что они особенные, что у них привилегии. А от женщин, наоборот, требуют полного подчинения: рассказывают, кому и что они должны. При этом женщины работают наравне с мужчинами, а то и больше — только после офиса у них начинается вторая, «домашняя» смена.
Когда я это рассказываю, звучит не так уж и страшно. Но когда роль женщины обесценивается поколениями, насилие становится чем-то нормальным.
— Что государство должно сделать, чтобы прекратить насилие в казахстанских семьях?
— Здесь нужна политическая воля: к любому насилию должна быть нулевая терпимость. Если про человека известно, что он бьет свою жену и детей, он должен становиться нерукопожатным в каждом коллективе. Нужно ввести принудительную психокоррекцию абьюзеров: их нужно — за их же счет — принудительно лечить. Потому что навсегда его от общества изолировать не получится, и нужно его [психологическую] проблему проработать.
Нужна уголовная ответственность за харассмент, за преследования и сталкинг. Многие женщины умирают от рук бывших мужей — даже развод им не помогает.
И необходима серьезная реформа МВД, потому что сейчас даже в групповом изнасиловании правоохранительные органы порой не видят ничего страшного и пытаются все замолчать и списать. Нашим органам не хватает эмпатии к жертве.
— Вы ожидали, что процесс станет настолько громким? Весь Казахстан смотрит трансляции заседаний, люди выходят на митинги и подписывают петиции в поддержку закона о криминализации домашнего насилия.
— В начале процесса я не ожидала, что за ним будут так следить. Но в ходе суда стало понятно, что убийца, вместо того чтобы каяться, пытается снять с себя ответственность. И тут разумная часть нашего общества проснулась — по всему миру начались митинги, протесты, появился хештег #ЗаСалтанат.
Я ощутила невероятную гордость за наше общество, которое впервые за долгое время объединилось в едином порыве и встало на сторону семьи Салтанат и самой Салтанат. Это солидарность общества перед злом. Мы устали от новостей о насилии и очередном убийстве или изнасиловании — мы хотим перемен. И я сейчас прямо чувствую дух нашего народа.
А 11 апреля благодаря делу Салтанат Нукеновой президент Казахстана [Касым-Жомарт Токаев] подписал закон о криминализации бытового насилия. 15 июня эти поправки вступят в силу — и отныне всех домашних агрессоров и абьюзеров будут привлекать к уголовной ответственности.
— В России такой документ тоже обсуждали, но разговорами дело и ограничилось: у нас домашние побои до сих пор декриминализованы.
— Я бы рекомендовала никогда не сдаваться. В Казахстане закон о профилактике бытового насилия приняли еще 15 лет назад, в 2009 году. Все это время [в него вносили поправки, которые] то криминализировали, то декриминализировали побои. Но ситуация с Салтанат все разом переломила.
Я слежу за ситуацией в России и, если честно, думала, что после истории Маргариты Грачевой общество сможет консолидироваться. Но этого не произошло. А сейчас людей, осужденных за убийство своих жен и партнерш, милуют и отправляют на войну в Украину — это же страшно, когда они оттуда возвращаются в общество.
Но какие бы страшные преступления ни происходили в России, единства не хватает. Я не знаю почему. Нам, казахстанцам, единство подарила Салтанат.
Лилия Яппарова для «Берега»